- Рукописи не горят.
- Уныния допускать нельзя.
- Нет документа, нет и человека.
- Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
- Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал.
- Это не стыдно, что я так хочу жить, хотя бы слепым.
- В Москве считают только на сотни тысяч и миллионы.
- Я люблю сидеть низко, - с низкого не так опасно падать.
- Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было.
- Я не то что МХАТу, я дьяволу готов продаться за квартиру.
- Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла?
- Счастье как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь.
- Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
- Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится.
- Тенор начинает петь такое, что сразу мучительно хочется в буфет.
- Невозможность писать для меня равносильна погребению заживо.
- Умные люди на то и умны, чтобы разбираться в запутанных вещах.
- Сознание своего полного, ослепительного бессилия нужно хранить про себя.
- Место я имею, правда, это далеко не самое главное. Нужно уметь еще получать и деньги.
- Писатель всегда будет в оппозиции к политике, пока сама политика будет в оппозиции к культуре.
- Да, человек смертен, но это было бы еще пол беды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус.
- Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая.
- Театр для меня - наслаждение, покой, развлечение, словом, все что угодно, кроме средства нажить новую хорошую неврастению.
- Никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама.
- Сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю. Но в таких условиях, как сейчас, я, возможно, пропаду.
- Вот, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей.
- Глаза значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится.
- Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжело больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения.
- Я полагаю, что ни в каком учебном заведении образованным человеком стать нельзя. Но во всяком хорошо поставленном учебном заведении можно стать дисциплинированным человеком и приобрести навык, который пригодится в будующем, когда человек вне стен учебного заведения станет образовывать сам себя.
- Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, - мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
- На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он всё равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал.
|
